Я наблюдал за своим падением годами.
Я наблюдал, как становлюсь меньше, я вижу, как исчезаю,
Ускользая из своего привычного мира, своих взглядов,
Да, ускользая из привычного самого себя в жизнь кого-то другого,
В чью-то другую жизнь...

Светит новая неприметная холодная белая луна и идет снег,
И яркие неоновые огни Токио сверкают сквозь толпу.
Я часами бродил вокруг, и я потерян, и я устал.
Шепот в моих ушах жадно дышит:
"Почему ты не следуешь за мной по ту сторону?..."

Да, комната мала, комната ярка.
Волосы ее черны, кровать бела.
А ночь всегда юна,
Всегда юна...Всегда юна...
Ночь всегда юна...

Да, я видел, как они полностью обнажаются в зеркале на стене.
Видел, как она заглатывает его целиком, словно это и не я вовсе.
Она протягивает руки, и я следую за ней на коленях,
И ненасытные улыбки затягивают меня по ту сторону:
"Ты забудешь себя во мне...".

Да, комната мала, комната ярка.
Волосы ее черны, кровать бела.
А ночь всегда юна,
И ночь все продолжается и продолжается...
Ночь всегда юна,
И ночь никогда не заканчивается, и продолжается,
Продолжается, продолжается и продолжается...
А потом она закончилась...
Потом она закончилась...
Да, после она закончилась...закончилась...закончилась...

Да, это новый жестокий отталкивающий холодный день,
И за окном все еще снежит,
И в кровавой-красной постели Токио я ощущаю, что смиряюсь.
Она затягивает его часами,
Глубже, чем где когда-то был я.
И, проникая в зеркало на стене,
Я наблюдаю, как захожусь в крике,
Я наблюдаю, как захожусь в крике,
Я наблюдаю, как захожусь в крике,
Я наблюдаю, как захожусь в крике.

Да, я наблюдал, как меня затягивает это, должно быть годами,
Наблюдал, как замедляюсь, я вижу, как исчезаю.
И однажды, я знаю, я и вовсе не вернусь назад...
И вновь, и вновь я наблюдаю, как окунаюсь, в его привычный взгляд,
Наблюдаю, как окунаюсь,
Наблюдаю, как окунаюсь,
Наблюдаю, как окунаюсь,
Наблюдаю, как окунаюсь...